Бедная же мать приучилась с тех пор молча страдать. Тогда опечаленная мать решилась умолять своего тирана, чтоб он поручил брату своему воспитание младенца. Разве он не имел на это полного права? Им нечего переделывать. Разве постараться сделать себя хуже. Это несколько успокоило бешенство Зембина. Это еще более смутило его. Это так замечательно, вы такая прелесть! Это было свыше сил ее. Гнев Зембина опять вспыхнул. Молитва и кротость жены несколько смутили Зембина. Зембина села на ту же кушетку, на которой сидел муж. Зембина тотчас же ее окончила. Худо же он знал сердце женщины и матери! И сама она одинаково равнодушно расстается почти с каждым домом, - и как горячо принимает к сердцу на первых порах те маленькие невзгоды, какие случалось ей перенести в этом доме, так же легко забывает и те приятности (относительно лакомого куска и чашки чаю), которые видела от хозяев его. С первых шагов процессии началась пушечная пальба, загремели трубы и литавры и раздался со всех церквей колокольный звон.
Мы уже видели, что брат свято исполнил поручение. Мы уже видели, как она упала без чувств, стараясь улыбнуться при вопросах мужа и Сельмина. Я давно уже не отвечаю вам на недостойные ваши подозрения, потому что они никогда не стоили ответа. Пора бы перестать и вам клеветать на человечество и на самого себя, - сказала она. Пора бы вам и перестать притворствовать. Эта встреча придала вам много смелости, - сказал он с иронией. Вы ненавидите человека, которого бы вам должно было обожать, вы клевещете на того, чья редкая добродетель… Ты, конечно, отыскал следы того, кого я сегодня встретила… Сроки окупаемости зависят от того, как часто вы будете находить заказчиков. Она, конечно, чувствовала, что эта встреча возбудит все бешенство ее мужа, но что ей до этого? Она не хотела увеличивать нетерпения мужа, отерла слезы, муж на час Москва положила молитвенник и подошла к Зембину. Она видела своего сына. Она чувствовала, что мрачный вид его не обещает ничего доброго, но знала также хорошо, что медленностию ничего не выиграет. Он ожидал покорности, слез, отчаяния, но не твердости. Он не хотел огласки. Он молча бросился на кушетку и ожидал окончания молитвы.
Он снял шубу внизу, поднялся наверх и тихо постучал в дверь. Он давно уже приготовил множество фраз самых обидных, самых жестоких, а теперь он их вдруг позабыл. Он решился отчуждить свое дитя и объявил об этом отчаянной матери. Она приучилась плакать наедине и быть спокойною и равнодушною при муже. Она видела, что жестокость и несправедливость мужа не могут понять ее чувств и оценить страданий. Умножь оскорбления надменности и уязвления силы, даже в любезнейших человека чувствованиях; тогда со ужасом узришь возникшее губительство неволи, которое тем только различествует от побед и завоеваний, что не дает тому родиться, что победа посекает. В дни, свободные от дежурства, мы пили, курили, занимались веселыми разговорами, беседовали о Франции, о том расстоянии, которое нас от неё отделяет, и о возможности удалиться еще больше. Разумеется, теперь, когда путешествие за границу сделалось совершенной пошлостью, никто не станет этим хвастаться; но лет тридцать тому назад как-то нельзя было взглянуть без особенного уважения на человека, который побывал в Париже. В семье, потрясенной описанными событиями, все стало тихо: весь беспорядок прекратился, и как будто ничего особенного и не случилось. В последние годы супруги жили в Петербурге на Фонтанке в собственном доме; спальня Прасковьи Ивановны находилась близ домовой церкви, и последняя была единственным ее утешением.
Афиши были печатные и, так называемые, перечневые; последние печатались для лучшего объяснения публике содержания и хода представления. В 1784 году он разошелся с женою; простая, бесхарактерная и кое-как воспитанная, графиня Варвара Петровна давно уже надоела вспыльчивому вольтерьянцу-мужу своею набожностью, суеверием и совершенною беспомощностью. Перестав ежедневно следить за страданиями жены, он вообразил себе, что и она забывает несчастную причину семейной горести. Забелину казалось, что еще в те далекие времена, когда «Арго» Язона носил на своей кипарисовой палубе каменные якоря, он, Язон, поплыл после бурного романа с мцхетской Медеей не к себе, в Милет, а на Волгу, на Оку до Москвы, и отдыхал у забелинской «кремлевской береговой горы». «Не знаю, - говорит он, - с намерением или нечаянно вышла она в это время прогуливаться по двору. И я как дурак живу здесь столько лет и не знаю, что все предметы ваших нежностей около вас! Там он подружился с генералом М. Г. Там найдете вы бригаду пехоты… Жертва, которую мне принес Григорий, была бы слишком велика, если б он не был уверен, что любовь ваша вознаградит его…
